Николай Колычев родился в Мурманске в 1959 году. Работал шофёром в Кандалакше. Сейчас живёт и работает в селе Лувеньга. Стихи его публиковались в газетах, журнале «Север», альманахах…
«Цветы и люди» — первая книга поэта (мурманское книжное издательство. 1987, кассета «Прилив») сразу привлекла внимание и профессионалов и разборчивых стихолюбов.
Кто научил Н. Колычева делать настоящую, серьёзную поэзию? На этот вопрос ответить очень легко:
В последний путь… Людей за гробом — мало.
— Кого несут? — Хоронят-то кого?..
Никто не знал. И улица не знала,
Что будет зваться именем его.
Несут. Зияют черных окон дыры.
Посланник ЖКО уж осмотрел
Его простую, скромную квартиру:
«Хозяин и пожить-то не успел».
Не надышался. Съел не вдоволь хлеба…
Короткий список — весь квартирный хлам…
И вдруг — стихи. В них — поле, море. Небо…
О Боже! Сколько он оставил нам!.
Комки земли замерзшей, как каменья,
О крышку гроба стукнулись…
И вот
Все то, что прежде виделось паденьем,
Теперь — незавершившийся полет.
Да, да, это школа Николая Рубцова.
Мой младший товарищ, мой талантливый собрат Николай Колычев понял то, что в отчем поэтическом доме надо быть не квартиросъемщиком, а хозяином, что учиться нужно у больших русских поэтов. ведь неспроста в Мурманском союзе писателей висит на стене любимый и дорогой портрет Николая Рубцова!
Милое заплаканное небо…
Журавли летят… Куда?.. Откуда?..
О, как долго я не свете не был!
И уж больше никогда не буду.
Я не верю в сказ о райских кущах,
Но душа не о бессмертье стонет.
Я пришёл любить со мной живущих,
Я пришёл, любя, ушедших вспомнить.
Журавли летят… Куда?.. Откуда?..
Еле слышно волны бьются в луды.*
Если я сам я что-нибудь забуду,
Значит, и грядущие - забудут.
Ой вы, треугольники косые!..
Закричат — и в сердце отзовётся
Окликом из прошлого России
Долгий журавлиный скрип колодца.
Древних предков кровь всклокочет в жилах.
Кто меня забыть о них принудит?
И плачу я дань тому, что было,
И несу я дар тому, что будет.
Я не верю в сказ о райских кущах.
Чем я стану? Ветром? Сгустком пыли?..
Я люблю неведомых грядущих,
Как меня, грядущего любили.
В нашем Мурманском поэтическом доме подлинный яркий поэт Николай Колычев никогда не садится на чужие стулья, всегда уступает место старикам, не ворчит на подрастающих младенцев, не вырывает из рук своих собратьев и сестёр кусок хлеба, не изгибается льстиво, подавая руку известным столичным гостям.
Пятиэтажки дразнят жёлтым светом,
А мне жилплощадь позарез нужна.
Несчастные мои тринадцать метров:
В них я, ребёнок, тёща и жена.
Вот так...
А впрочем, разве это горе?
Ведь от коротких приступов тоски
Лечусь теперь в холодном коридоре
(Мой "кабинет". Я там пишу стихи).
Иной, трудясь и мучась, ищет тему,
А мне определенно повезло:
Нет, не в помойку выльется — в поэму
Вон то, в углу, помойное ведро.
Под снос — не скоро. Наша хата с краю,
И очереди ждать — не ближний свет.
Рискуя жизнью, мой сосед шагает
В скрипящий коммунальный туалет.
Давай, душа, трудись в ладу с глазами,
Подсказывай слова карандашу...
"Пиши о жизни, — мне вчера сказали, —
О том, что видишь..."
Вот я и пишу.
Литературная прописка — дело трудное: сторожа и швейцары в поэтический дом без пропуска никого не впускают. Но у Колычева дар такой привлекательный, что в творческий дом он вошёл без ломика и отмычек: настоящие таланты на пороге долго не задерживаются! Если бы я был владельцем писательского билета, я бы свой рассказ о творчестве Николая опубликовал под таким общим заголовком: «Открытая рекомендация в Союз писателей», поскольку стихи его этого заслуживают несомненно.
Две недели теща пилит,
Что не колоты дрова.
Есть дела важнее в мире,
Но сейчас она права.
Ну, держись, сосна-берёза!
Веселись, душа и плоть!
Нынче на руку морозы —
Хорошо дрова колоть.
Раз! И плаху на колоде
Разбиваю колуном.
Даже вздрагивает вроде
Домик с низеньким окном
Эх, печное отопленье —
Пережиток старины!
Разлетаются поленья
На четыре стороны.
Что мороз! Мне жарко даже.
Эй, жена, подай-ка квас!
А жильцы пятиэтажек
Мне завидуют сейчас.
Скажем спасибо поэту Марине Кудимовой: она эти стихи послала Николаю Старшинову: он напечатал стихи Н. Колычева в альманахе «Поэзия». Обратим внимание на то, что о поэзии Колычева тепло отозвались М.Кудимова, В.Маслов, С.Залыгин…Хочу и я сказать своё слово: стихи Николая Колычева — звон чудесный!
Здравствуй, речка лесная, быстрая!..
Как в лесу эти речки чисты!
Все подробности дна каменистого
Вижу, словно и нет воды.
Соотечественница, милая,
Да хранят берега твои
Доброту, красоту и силу!
Речка, речка – душа земли.
Очаруй меня, звон чудесный,
Растопи в моём сердце лёд.
О, текущая в вечность песня
Чистоты родниковых вод!
Я, склонившись, ловлю руками
Серебрящуюся струю.
Припадаю к реке губами:
То ль целую её,
То ль пью…
Николай Колычев — наша надежда: когда он обретёт широкого читателя (стихолюбы на Севере — народ преданный), он, верится, поведёт за собой нашу кровную поэтическую детвору по той надёжной дороге, по которой ходил Николай Рубцов! Нашему творческому дому нужны не квартиранты, играющие перьями, а хозяева литературы, чьи успехи напрочь связаны с притяженьем родной земли!
На холодную плоть камней
Листья, тихо шурша, легли…
Листопад…
В этот час сильней
Притяженье родной земли.
Поднимается красный свей,
Рассыпается желтый прах…
Что ты значишь в судьбе моей,
Хмурый край на семи ветрах?
Что ты значишь в моей судьбе?
Я пытаюсь найти ответ…
Где-то там, на лесной тропе,
Пробежавшего детства след.
Пригляжусь — а по тропке той,
По заветным грибным местам
Мой отец идет — молодой,
Следом я бегу — по пятам.
Набиваю брусникой рот,
Поспеваю за ним едва…
Где отец только раз шагнет,
Там моих шагов будет — два.
И сладка мне печаль моя,
Возвратила назад судьба
Ту щемящую боль ручья
На молочных моих зубах.
— Что ты есть для меня, скажи?… —
И спросила земля тогда:
— Без меня ты хотел бы жить? –
И не мог я ответить: «Да».
Стихи Колычева — это не изумительное, оригинальное изложение сомнительных переживаний. Он слышит и видит притяженье родной земли — нашего Севера. Н. Колычеву даже не надо говорить: «Я русский поэт» — тихая, самобытная, подлинная русская поэзия Колычева покорила сердца тех моих соотечественников. которые явственно понимают, что сохранность славянского рода — это не искусственно раздуваемый липовый «шовинизм», а самая жгучая, самая смертная связь с Родиной, с Отечеством!
Что мой век для мира?
Лишь минута.
Что мой век?
Как в кулаке — вода…
Хочется заплакать почему-то
Так, как я не плакал никогда.
Ощутив, как необъятна Вечность,
Зная краткость своего пути,
Дней страшусь, растраченных беспечно,
Больше, чем последнего «прости».
Но душа тесна любви разливу,
И уже шевелит губы песнь.
Мать честная! Я такой счастливый!
Хорошо, что я на свете есть.
Полярная правда. – 1989. – 16 апреля. – С.3.
Комментариев нет:
Отправить комментарий