В пятницу, 20 декабря [1996г.], в Оленегорск приехал лучший поэт современной России. Конечно, скажете, талантов на Руси много и кто (а главное, как) определит с точностью, какой из них самый-самый?.. Поэтому в предисловии к прошлогодней его книжке сказано чуть осторожнее — «один из лучших». Но, может быть, ярлык этот вовсе и не нужен. Те, кого записывают ныне в живые классики, на мой взгляд, давно превратились в поэтические сухофрукты, а виною тому — Имя. Любой творец, достигнув популярности, начинает чувствовать, как Имя работает вместе с ним, когда же оно станет работать вместо него, на творческом развитии этого человека можно смело ставить большой-большой крест.
К счастью, испытание медными трубами не коснулось еще Николая Колычева, а если и коснется, то, думаю, никак не изменит его, потому что он — поэт истинный, поэт, вышедший на какой-то запредельный уровень творчества, когда кажется, что рука пишет, повинуясь голосу свыше.
...Метался, бился зыбкий свет в окне,
Ударам в такт качал деревья ветер.
Перекликаясь, плакали во мне
Колокола, которых нет на свете.
Кололась ночь, как черная скала.
Я зря к ушам прикладывал ладони.
Колокола! Зашлись колокола
По Николаю Колычеву в стоне.
* * *
И понял я тогда, что обречен
Увидеть мир за гранью восприятья,
Что эта тьма — лишь звонаря зрачок,
А этот сон — велик и необъятен…
Николай Владимирович Колычев родился в 1959 году в Мурманске. Член Союза писателей России. Автор трех поэтических сборников: «Цветы и люди» (1987), «Учусь грустить и улыбаться» (1990) и «Звонаря зрачок» (1993). Последняя из этих книг в 1995 году переведена на финский язык. Сейчас в Москве под эгидой Международного славянского Фонда готовится к выпуску собрание сочинений Николая Колычева — стихи, рассказы, публицистика. Первоначально планировался двухтомник, но из-за отсутствия денег от второго тома пришлось отказаться. Что касается остальных биографических сведений, то они — как писал когда-то другой поэт — в самих стихах. Шесть лет Колычев занимался сельским хозяйством, и отсюда — целый цикл поэтических зарисовок... нет, не зарисовок, а точных этюдов, где обычная деревенская картинка наполняется вдруг глубоким смыслом и подается так, что сжимается сердце...
...Мычит, как будто просит: «Пожалей!»
Обиженно мычит, вот-вот заплачет.
И хочется жалеть и быть добрей
Тому, кто слышал этот плач телячий.
И радости счастливым холодком
Тончайший нерв задет и сладко стонет,
Когда телок шершавым языком
Выпрашивает ласку у ладоней...
Мычи, теленок! Города вдали
Скрипят вратами будущего века...
Но не любя скотины и земли,
Там полюбить не смогут Человека.
Мысль бьется жилкой в каждом стихотворении Колычева. В чем-то очень обычном он находит такое, что переворачивает с ног на голову все наши представления о жизни. А иногда наоборот — им открытое настолько очевидно, что, кажется, не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы прийти к тому же выводу. Но если все так просто, то почему же мы понимаем это только теперь?
И безысходность души рвет на части,
И сладко этой горечью дышать...
А может быть, по-русски это — счастье,
Когда болит и мается душа?
Россия, русская душа, связь поколений — вот главный стержень в творчестве Колычева. И еще (о чем бы ни писал!) — почти всегда тоска, надрыв, надлом... И попробуй понять — откуда это?
А объяснение, пожалуй, здесь — «...В долголетье чутких мне не верится. Сотни бед на части рвут страну. А страна — она у многих в сердце».
Есенин — Рубцов — Колычев. Три больших русских поэта, три звена неразрывной цепочки. От одного к другому переходило ощущение огромной Родины в маленьком человечьем сердце. А вместе с ним — великий дар передавать это ощущение другим. Через стихи.
В этих видах, привычных и милых,
В этом чуде без толики лжи
Есть какая-то тайная сила.
До предела зовущая жить.
Загляжусь я в прозрачную речку,
В ясность вод, отвергающих муть.
И почувствую: вот она, Вечность,
И себя пожалею чуть-чуть…
Поэт выступал в нашем городе целый день — в школах, в библиотеке, Читал стихи, рассказывал о себе и даже, подсев к роялю, пел собственные песни. Все это делалось совсем не артистично, без апломба, без пафоса, иногда подводила память, иногда срывался голос, подпорченный некстати напавшей простудой, но... Особенность талантливых стихотворений как раз в том, что они не теряют своей силы и своей красоты в любом исполнении.
В ответ — то аплодисменты, то напряженное молчание. «Заскучали?» — спрашивал он у слушателей. «Задумались...».
Равнодушных не было и быть не могло. Во время выступления в актовом зале школы № 4 на сцену то и дело передавались записки с вопросами. Помню один из них:
- Вы верите в светлое будущее?
- Нет.
Но это была неправда. Единственный раз в этот день он слукавил. Потому что —
И вера есть. И в ней не дрогну я.
Россия — мой пречистый Спас.
Я свято верю в жизнь загробную —
В жизнь тех, кто будет после нас.
Не дай мне стать самодовольным,
Терпеть и подлость, и вранье...
Пусть с этой верой жить мне больно,
Больнее — потерять ее.
Вместо послесловия. Было бы большой несправедливостью не назвать имена тех, благодаря кому состоялась эта встреча: Светлана Чемоданова, Евдокия Шевцова, Александр Скворцов.
Огромное вам спасибо.
//Заполярная руда. - 1996. - 25 дек.
К счастью, испытание медными трубами не коснулось еще Николая Колычева, а если и коснется, то, думаю, никак не изменит его, потому что он — поэт истинный, поэт, вышедший на какой-то запредельный уровень творчества, когда кажется, что рука пишет, повинуясь голосу свыше.
...Метался, бился зыбкий свет в окне,
Ударам в такт качал деревья ветер.
Перекликаясь, плакали во мне
Колокола, которых нет на свете.
Кололась ночь, как черная скала.
Я зря к ушам прикладывал ладони.
Колокола! Зашлись колокола
По Николаю Колычеву в стоне.
* * *
И понял я тогда, что обречен
Увидеть мир за гранью восприятья,
Что эта тьма — лишь звонаря зрачок,
А этот сон — велик и необъятен…
Николай Владимирович Колычев родился в 1959 году в Мурманске. Член Союза писателей России. Автор трех поэтических сборников: «Цветы и люди» (1987), «Учусь грустить и улыбаться» (1990) и «Звонаря зрачок» (1993). Последняя из этих книг в 1995 году переведена на финский язык. Сейчас в Москве под эгидой Международного славянского Фонда готовится к выпуску собрание сочинений Николая Колычева — стихи, рассказы, публицистика. Первоначально планировался двухтомник, но из-за отсутствия денег от второго тома пришлось отказаться. Что касается остальных биографических сведений, то они — как писал когда-то другой поэт — в самих стихах. Шесть лет Колычев занимался сельским хозяйством, и отсюда — целый цикл поэтических зарисовок... нет, не зарисовок, а точных этюдов, где обычная деревенская картинка наполняется вдруг глубоким смыслом и подается так, что сжимается сердце...
...Мычит, как будто просит: «Пожалей!»
Обиженно мычит, вот-вот заплачет.
И хочется жалеть и быть добрей
Тому, кто слышал этот плач телячий.
И радости счастливым холодком
Тончайший нерв задет и сладко стонет,
Когда телок шершавым языком
Выпрашивает ласку у ладоней...
Мычи, теленок! Города вдали
Скрипят вратами будущего века...
Но не любя скотины и земли,
Там полюбить не смогут Человека.
Мысль бьется жилкой в каждом стихотворении Колычева. В чем-то очень обычном он находит такое, что переворачивает с ног на голову все наши представления о жизни. А иногда наоборот — им открытое настолько очевидно, что, кажется, не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы прийти к тому же выводу. Но если все так просто, то почему же мы понимаем это только теперь?
И безысходность души рвет на части,
И сладко этой горечью дышать...
А может быть, по-русски это — счастье,
Когда болит и мается душа?
Россия, русская душа, связь поколений — вот главный стержень в творчестве Колычева. И еще (о чем бы ни писал!) — почти всегда тоска, надрыв, надлом... И попробуй понять — откуда это?
А объяснение, пожалуй, здесь — «...В долголетье чутких мне не верится. Сотни бед на части рвут страну. А страна — она у многих в сердце».
Есенин — Рубцов — Колычев. Три больших русских поэта, три звена неразрывной цепочки. От одного к другому переходило ощущение огромной Родины в маленьком человечьем сердце. А вместе с ним — великий дар передавать это ощущение другим. Через стихи.
В этих видах, привычных и милых,
В этом чуде без толики лжи
Есть какая-то тайная сила.
До предела зовущая жить.
Загляжусь я в прозрачную речку,
В ясность вод, отвергающих муть.
И почувствую: вот она, Вечность,
И себя пожалею чуть-чуть…
Поэт выступал в нашем городе целый день — в школах, в библиотеке, Читал стихи, рассказывал о себе и даже, подсев к роялю, пел собственные песни. Все это делалось совсем не артистично, без апломба, без пафоса, иногда подводила память, иногда срывался голос, подпорченный некстати напавшей простудой, но... Особенность талантливых стихотворений как раз в том, что они не теряют своей силы и своей красоты в любом исполнении.
В ответ — то аплодисменты, то напряженное молчание. «Заскучали?» — спрашивал он у слушателей. «Задумались...».
Равнодушных не было и быть не могло. Во время выступления в актовом зале школы № 4 на сцену то и дело передавались записки с вопросами. Помню один из них:
- Вы верите в светлое будущее?
- Нет.
Но это была неправда. Единственный раз в этот день он слукавил. Потому что —
И вера есть. И в ней не дрогну я.
Россия — мой пречистый Спас.
Я свято верю в жизнь загробную —
В жизнь тех, кто будет после нас.
Не дай мне стать самодовольным,
Терпеть и подлость, и вранье...
Пусть с этой верой жить мне больно,
Больнее — потерять ее.
Вместо послесловия. Было бы большой несправедливостью не назвать имена тех, благодаря кому состоялась эта встреча: Светлана Чемоданова, Евдокия Шевцова, Александр Скворцов.
Огромное вам спасибо.
//Заполярная руда. - 1996. - 25 дек.
Комментариев нет:
Отправить комментарий