Николай Колычев. Интервью блогу "Музыка души"

"Верно ли я поняла, что Вы - знакомы с Николаем Колычевым? Мне бы очень хотелось, чтобы читатели моего блога поближе познакомились с этим замечательным поэтом" -  так или примерно так в конце 2012 года написала мне в личном письме Nasati -  хозяйка любимого мною блога "Музыка души" - блога очень красивого, наполненного добрым светом.

Отказать в помощи человеку, которого очень уважаю, я не могла. Написала Николаю Колычеву, договорилась с ним об интервью, получила вопросы от Nasati, передала их поэту.

Поскольку существовала договоренность между мной и Натальей (именно так в жизни, не в Интернете, зовут хозяйку гостеприимного блога) о том, что право первой публикации получает блог "Музыка души", стала ждать появления интервью.

Наташа  подошла к публикации, как, видимо, и ко всему другому подходит, очень ответственно, с трепетом, понимая, каким сокровищем располагает. Разделила все (большое!) интервью на четыре части, снабдила его фотографиями, медиафайлами, красиво, очень аккуратно оформила.

Сегодня, 4 марта 2013 года в "Музыке души" появилась последняя часть интервью, а, значит, теперь я могу ставить его здесь, на колычевском сайте.

1. Николай, когда Вы впервые почувствовали муки творчества?) Вы давали читать первые стихи родителям? Друзьям?

Не знаю, как другие, но я муки творчества испытываю столько, сколько себя помню.

Дети вообще мудрее, чем это принято считать. Я хорошо помню себя и свои мироощущения с раннего детства (2-3 года). Человек, взрослея, забывает в себе того мудрого ребёнка, которым был.

Ребёнок — это такой же человек, как взрослый. Он так же чувствует: радуется, обижается, боится, сердится… Он видит то же, что и взрослые. У него мозг работает так же, как и у взрослого, но у него не хватает знаний, чтобы объяснить всё, что он видит, он не может полноценно общаться, поскольку у него плохо развита речь и не хватает словарного запаса

Ребёнок постоянно испытывает тяжелейшую психологическую нагрузку. Я об этом задумался, когда работал в Норвегии. В семье говорили только по-норвежски. Общаться мне было легче всего с детьми. И чем дети меньше — тем легче.

В силу этих причин дети предрасположены к творчеству. В любой семье вам с умилением будут рассказывать, как тот или другой родственник в детстве придумывал свои оригинальные слова для обозначения предметов или по-своему переименовывал родственников. Нередко дети, на первый взгляд, парадоксально объясняют свои примитивные рисунки. Но, когда вдумаешься в эти объяснения, начинаешь понимать механизм возникновения пиктограмм и иероглифов…

Дети часто намурлыкивают какие-то свои мелодии, пытаются сочинять какие-то стихи, строят что-то непонятное и не могут объяснить — что это.

Коля Колычев в шестилетнем возрасте

         

Я хорошо запомнил это состояние творчества из раннего детства. Помню, что мысли мои казались мне большими и важными, и я очень страдал от того, что не могу ни с кем ими поделиться.

Более понятные, почти «взрослые», муки появились примерно лет в пять.

Окна нашей квартиры были обращены к сопкам. Зимой, когда становилось темно, было видно, как на перевал через гору Крестовую по дороге из Кандалакши на Умбу ползли огоньки лесовозов. Для меня было что-то завораживающее в этом зрелище.

Ночью, когда родители засыпали, я пробирался на кухню, садился у окна на табуретку, зачем-то зажигал отцовскую зажигалку и подолгу смотрел на перевал. При этом, явственно помню, испытывал те же ощущения, что и сейчас, когда хочется написать стихотворение.

Однажды я задремал. Задел зажигалку, она упала на бок, потёк бензин, загорелся подоконник. Мне обожгло руку, и я проснулся. Я быстро залил начинающийся пожар водой. Затем вытер воду.

Почти никаких следов не осталось, только лёгкий ожог на руке. Родители даже ничего не заметили.

В начальных классах уже пытался писать какие-то стихи, но никому их не показывал.

Дворовая жизнь была довольно суровой. Учёба в музыкальной школе уже была минусом. Уважали тех ребят, которые занимаются в спортивных секциях, а не пиликающих и рисующих. А если бы я ещё и стихи начал декламировать…

Но я много сочинял разных дразнилок, частушек, обзывалок. Это приводило ребят в восторг, но иной раз и доставалось от обидевшихся.

Коле Колычеву шесть лет

В шесть лет меня усадили за пианино. На дом ходила преподавательница — Станислава Рудольфовна. Заниматься с ней я не любил. Заданные уроки не учил, а пытался что-то сочинять. Во втором классе даже написал какую-то песенку и послал на «Радионяню» (передача такая была). После этого не пропускал ни одной передачи, всё ждал, когда мою песню споют. Не спели. Только бегло похвалили: что-то вроде «хорошие рисунки прислали тот-то и тот-то, стихи — тот-то и тот-то, а Коля Колычев из Кандалакши даже песню собственного сочинения”. И всё!

Я расстроился. Больше «Радионяню» не слушал и ни песен, ни стихов долго не сочинял

В дошкольном возрасте любил делать книжки. Рисовал в тетрадках картинки с сопровождающим текстом. Родители, естественно, становились первыми (и последними) читателями. Такие занятия они поощряли. Действительно — ребёнок, вроде, развивается, и при этом не отвлекает от домашних дел.

Моя преподавательница музыки уехала куда-то на иное место жительства. Меня пристроили заниматься в музыкальный кружок Дома пионеров. В музыкальной школе мест не было.

Но, через какое-то время появилась возможность поступить в музыкальную школу, хотя и в первый класс, на аккордеон. К тому времени мне занятия музыкой уже надоели хуже горькой редьки. Тем более — неоднократная смена преподавателей, да и инструмента. Всегда всё начиналось с «нуля». Каждый педагог переучивал по-своему.

Молодёжь того времени была в разной степени больна битломанией, и я не стал исключением. Это была даже не битломания, а страсть к игре на гитаре и желание попасть в состав какого-нибудь ВИА (вокально-инструментального ансамбля).

Я начал правдами и неправдами осваивать гитару.

Находил где-то полу-игрушечные гитары, на уроках труда (уговорил трудовика, Бориса Михайловича) мастерил себе электрогитару. Борис Михайлович разрешил мне приходить в мастерские после уроков, и я иной раз прогуливал занятия в музыкальной школе, пытаясь воплотить в реальность свою мечту.

В то время умение играть на гитаре входило в обязательный «джентльменский набор» молодого человека, примерно как сейчас — умение пользоваться компьютером. На гитаре умели «что-нибудь изобразить» очень многие из моих старших знакомых, но я учился играть на гитаре самостоятельно. Конечно, было бы проще попросить у кого-нибудь из «дворовых» показать простейшие «блатные» аккорды, способы «боя» по струнам, но я считал это неприемлемым, поскольку все знали, что я много лет обучался музыке. Начались бы насмешки: «Чему тебя учили?» «Лучше бы твои родители деньги нам за обучение платили, хоть на гитаре нормальные песни играть научился бы, а то на пианино (аккордеоне) пиликаешь какую-то ерунду, никому не нужную» или ещё что-нибудь в этом роде.

Я стал учиться сам. Подбирал аккорды на пианино и переносил их на гитару. Чему-то научился по самоучителям. Через какое-то время что-то стало получаться. Но нужен был репертуар. И тут мне помогла моя природная лень.

Чтобы не учить тексты песен, я стал сочинять их сам.

Наконец однажды я решился и вышел с гитарой (маленькой, «полу-игрушечной») во двор. Первый выход был довольно успешным. Никто надо мной не смеялся, напротив, слушали с любопытством и даже интересом, поскольку песен моих никто не слыхал и аккордов таких тоже никто не использовал. Дело в том, что каким-то странным образом я обошёл в самоучителях такой приём игры на гитаре, как «барре» (это когда указательным пальцем левой руки зажимаешь все струны на одном ладу грифа). Аккорды, которыми я пользовался, были неимоверно «раскоряченными». Некоторые я даже пытался брать всеми пятью пальцами. Но, к моему удивлению, это не вызвало никаких насмешек у дворовых музыкантов, скорее — даже зауважали, потому как это было не так, как у всех, но вроде звучало неплохо (по их меркам).

Почему я так подробно описываю свои «дела гитарные», отвечая на вопрос о «муках творчества»?

Я считаю, что именно моё знакомство с гитарой, желание что-то исполнять на ней послужило мощным стимулятором моего поэтического творчества. Человек, играющий на гитаре, волей-неволей запоминает множество стихотворных текстов — слов песен. Когда накапливается определённый багаж, неизбежно начинаешь анализировать: какие песни нравятся слушателям больше, какие меньше, начинаешь задумываться: почему?

Песни, которые я сочинял, обычно вежливо выслушивали, а потом просили спеть что-нибудь из популярного во дворе. А мне хотелось сочинить что-нибудь такое, чтобы просили спеть именно моё.

Вот это видимо и были первые сознательные муки творчества.

В армейском ансамбле

Много песен написал в армии. Особенно в последние полгода службы, перед «дембелем» (увольнением в запас). Вернувшись домой, однажды, задушевно беседуя с отцом, сказал ему, что хотел бы посвятить свою жизнь написанию стихов и песен. Естественно, поимел длительную ругательно-воспитательную вразумляющую беседу. Показал стихи матери (несколько тетрадок). Она подумала, что я сошёл с ума. Тетрадки сожгла, пепел спустила в унитаз.

Я на них вовсе не сержусь. Родители всегда хотят детям добра, пытаются уберечь от принятия неправильных решений.

Действительно, послушался бы я тогда родителей — жил бы намного проще и благоустроенней. Но что я мог поделать с собой? Как говорится – «процесс пошёл». Да и как он мог не пойти, если меня с детства столько времени учили музыке, окружили хорошей литературой (отец собрал отличную домашнюю библиотеку: 200-томник всемирной классики, БСЭ, множество собраний сочинений выдающихся писателей…)

Запретный плод извечно сладок.

Мы, люди, падки на грехи.

Не жгла бы мать моих тетрадок –

Вовек бы не писал стихи.

- Сынок, ведь мы простые люди,

Не надо нам «высоких сфер»… -

Мечтала мать о сыне: «Будет

Механик или инженер».

Отец поглядывал угрюмо

И мне бросал порою зло:

- Каким заняться делом – думай,

А это, брат не ремесло.

Мой сын – писака? Это – слишком…

Но только вечер на порог –

На кухне нам читал он книжки

Иль пересказывал, как мог.

И не узнаешь человека –

Иные жесты и лицо…

Рос я. Росла библиотека

Из книг, прочитанных отцом.

Поэтом может стать не каждый,

Но я желание таю,

Чтоб кто-нибудь хоть раз вот так же

Прочёл бы книжицу мою.

Как знать, на счастье, на беду ли

Ты жгла мои тетрадки, мать…

Куплю-ка дочкам я кастрюли –

И запрещу их в руки брать.

Читать дальше