Николай Колычев.
ТИМОФЕЕВ Виктор Леонтьевич, (17.05.1940-12.06.2015), поэт, публицист, создатель и руководитель издательского центра «Русский Север» (1990), редактор газеты «Славянский ход» (1997), член Союза писателей (1977), член Союза журналистов СССР (РФ), Заслуженный работник культуры РФ (1999), с 2006 почетный гражданин г. Мурманска.
Он умирал на наших глазах. Умирал мучительно и необратимо. Именно не болел — а умирал. Из года в год, приближаясь к неизбежной развязке. Он умирал — и боролся, изо всех покидающих его сил стараясь продолжать то, в чём видел смысл своей жизни. И никто — ни родные, ни друзья,ни близкие не могли ни действенно помочь, ни помешать ему в этом.Смерть — дело одинокое. Так боец, израненный, с перебитыми руками и ногами, обвязавшись гранатами, ползёт к вражескому дзоту на глазах однополчан...
Если бы у меня попросили максимально коротко охарактеризовать — кем был Виктор Леонтьевич Тимофеев, я бы сказал так — Пламенным Бескомпромиссным борцом за Правду. Кто-то, усмехнувшись, иронически заметит: «Сейчас так не говорят». Согласен, не говорят. А жаль. Видимо, так не о ком становится говорить.
Помимо всего прочего,Виктор Леонтьевич, после смерти Виталия Семёновича Маслова, всё ещё оставался живым связующим звеном с ним, поскольку союз этих людей я воспринимал, как нечто единое и нераздельное, при всех их внутренних конфликтах и противоречиях.
Виктор Леонтьевич Тимофеев родился на Украине 17 мая 1940 в слободе Боровая Харьковской области, неподалёку от города со сладким названием Изюм. Его отец, участник гражданской войны, долго болел, старший брат погиб на фронте в Великую Отечественную, и поэтому Вите с детства приходилось подрабатывать пастушком, а затем и работать штатным пастухом колхозного стада.
Когда ему исполнилось 8 лет, отец умер. Мать осталась одна с двумя детьми на руках. В школу пошел с годичным опозданием, но зато с первого класса учили не только украинский, но и русский язык, а со второго — английский. Когда начинаешь пристально рассматривать прожитую жизнь — свою ли, чью-то, — обязательно замечаешь, как совокупность кажущихся незначительными случайностей формируются в некую предопределённую закономерность.
Ещё в школе Виктору Тимофееву случайно попала в руки книга Бориса Шергина. И сама речь, и содержание очаровали юного Тимофеева. Он «заболел» далёким неведомым Севером, захотелось там побывать. Очень нравилась песня : «Прощайте скалистые горы». Случайно, от кого-то он узнал, что в Мурманске есть мореходка, и мечта мгновенно превратилась в решение.
Летом 1956 года Виктор Тимофеев приехал в Мурманск. Денег на обратную дорогу у него не было. Денег не было вообще. Возвращаться было просто нельзя. Невозможно! Поскольку провожая, все надеялись, что он теперь в жизни определился и надёжно устроился. Надеялись на него.
Как рассказывал Виктор Леонтьевич, первое, что поразило его при выходе из вагона на вокзале — запах. Пахло рыбой. Вкусно — до головокружения! Запах был настолько «густой», что казалось, можно им надышаться досыта, так, чтобы есть не хотелось. Приехал он ночью. Нашёл училище, а потом до утра ходил, разглядывал город, жителем которого он непременно должен был стать. Утром открылась Приёмная комиссия училища. Виктор сдал документы и получил направление в общежитие. Стал абитуриентом.
В наших разговорах Виктор Леонтьевич часто вспоминал именно этот период своей мурманской жизни. Вспоминал с мельчайшими подробностями, красочно описывая все впечатления и ощущения. Так вспоминают головокружительную влюблённость, выращенную затем в большую и красивую любовь. Когда и эта романтическая влюблённость, и сама любовь становятся единым целым — прекрасным и величественным. Становятся самой жизнью, которую можно вспоминать без стеснения, но с восхищением и благодарностью. Абитуриентов кормили. Но растущему организму явно не хватало. «Есть хотелось так, что по ночам спать не мог. Еда снилась».
Он просыпался и шёл гулять, на улицу. Так было легче. Стадион в центре города был всегда открыт. Виктору нравилось бегать по дорожкам. В деревне стадиона не было. И он бегал кругами — до изнеможения, пока усталость не становилась сильнее голода. Наступало утро. В городе открывались столовые. Чай без сахара стоил одну копейку. И, если была эта копейка, можно было по праву зайти в столовую, купить чаю и сесть за стол. А на столах в столовых в то время лежал нарезанный хлеб и стояли приборы со специями — перец, соль, горчица. Хлеб щедро намазывался горчицей, посыпался солью и поглощался, смачиваемый редкими глотками несладкого чая. Это был настоящий пир! После этого можно было бежать в училище, на завтрак, где ждала ещё тарелка каши!
Позднее, освоившись, Виктор узнал, что в Мурманске есть множество мест, где можно подработать — и на железнодорожной станции, разгружая вагоны, и в порту — грузчиком... Жизнь входила в нормальную колею.
Когда выдавалось свободное время, а погода на улице не располагала к прогулкам, Виктор шёл в библиотеку. А куда пойти без денег? За тир, кино, даже за катание на автобусе надо было платить. А библиотека — бесплатно. Крыша над головой. В читальном зале местечко можно укромное найти. Книжку интересную почитать, а то и вздремнуть на ней.
Любовь к библиотеке у Виктора Тимофеева зародилась ещё в далёком деревенском детстве. Он нередко с любовью вспоминал свою первую библиотеку в слободе Боровой, где читал свои первые книжки. И вообще, это трепетное чувство к библиотекам и библиотекарям он пронёс через всю жизнь, считая их важнейшими воспитательными учреждениями, и с большим пиететом относясь к работникам библиотек. В училище он поступил, хотя и конкурс был — одиннадцать человек на место. Учиться было нелегко. Родственники материально поддерживать не могли. Напротив, лишь только появлялась малейшая возможность, Виктор сам старался помочь матери.
«Я, пожалуй, ещё больший мурманчанин, чем вы, кто здесь родились, — говаривал он, — для вас Мурманск — Родина, данность. А я сознательно завоёвывал его себе, врастал в него... Для меня это — приобретение, и я, по-крестьянски, своё, честно заработанное — никому, никогда, ни за что не отдам».
В нём странным образом сочеталась корневая крестьянская терпеливая психология с казацкой вольной непокорностью и морской авантюристической романтикой.
Первые газетные публикации стихов Виктора Тимофеева появились в начале 60-х лет прошлого столетия. Это было время хрущёвской «оттепели». Появившаяся возможность хоть в какой-то мере открыто и свободно высказываться создавало иллюзию реального влияния какими-то выступлениями на формирование общественного мнения. Появилась надежда на возможность управления с помощью общественного мнения на принятие важных государственных решений. 60-е годы — это бум «эстрадной», публицистической поэзии.
Значительное влияние на формирование Тимофеева, как поэта оказывает творчество Евтушенко, Вознесенского, Рождественского. И как человек он — плоть от плоти «первого в мире государства победившего социализма». Он свято верит в идеалы КПСС и сам ощущает себя активным и убеждённым строителем коммунизма. На эти убеждения накладываются приобретенные в мореходном училище и закреплённые работой на флоте принципы морского братства, взаимовыручки, острого отторжения всякой лжи, хитрости, обмана, стремления к наживе.
Его заметили. Выбрали в комитет комсомола флота. Отстаивая интересы моряков, часто выступал на различных собраниях, с газетными публикациями. Печатал стихи. Вскоре пригласили работать на радио, в передачу «Для тех, кто в море», которая впоследствии при активном участии Виктора Леонтьевича преобразовалась в радиостанцию «Атлантика». Тимофеев в какой-то мере (и не без оснований) считал «Атлантику» своим детищем, гордился этим периодом своей жизни, считая очень важным и нужным. А ведь действительно - «Атлантику», с небольшой натяжкой можно считать аналогом «Голоса Америки» или «Свободной Европы», во всяком случае — по покрытию территории. Правда, вещание велось только на русском языке. Но слушали и в Америке, и в Канаде, и в Мексике, и у берегов Африки... Слушали наши моряки. И эмигранты, и вообще — все понимающие по-русски. С 1966 по 1972 год Виктор Леонтьевич работал в газете «Комсомолец Заполярья» специальным корреспондентом. Об этом периоде своей жизни он мог рассказывать бесконечно долго, подробно и увлекательно.
Множество поездок в командировки по области дало ему общее видение нашего края во всём его разнообразии. Обаяние интересного собеседника и внимательного, заинтересованного слушателя открывало ему в собеседниках то, к чему другого интервьюирующего они бы вовек не допустили.
Виктор Леонтьевич часто с сожалением вспоминал, как, по разным причинам, приходилось убирать из публикаций какие-то интересные детали и наблюдения из жизни шахтёров, монтажников-высотников, лесников, докеров, сельхозработников... Из одних этих воспоминаний можно было составить целую книгу... К сожалению, теперь только «можно было». При его жизни было то «некогда», то «некому»... Все и всё откладывали «на потом». И я тоже. Работая журналистом, Виктор Леонтьевич активно публикуется как поэт в мурманских и областных газетах, появляются подборки стихов в региональном журнале «Север».
Стихи постепенно складываются в циклы, появляются первые книги:«Ритм моря» (1965), «Площадь Пять углов» (1967), «Роза тревог» (1970),«Ветка молнии» (1975). В 1975 г. выходит сборник «Снежные струны», о которой стоит сказать подробнее, поскольку в ней были опубликованы не только стихи, но и ноты песен. Кроме того — прилагалась тоненькая «мягкая» пластинка с записями. Исполнял песни Анатолий Иванов, солист ансамбля песни и пляски Краснознамённого Северного флота, ныне — народный артист РФ. Песни, опубликованные в этой книге, явились результатом дружбы и плодотворного творческого сотрудничества Виктора Тимофеева с Сергеем Малаховым, работавшим в это время в Мурманском комитете по телевидению и радиовещанию музыкальным редактором. Сергей Георгиевич Малахов в истории музыкальной культуры нашей области — явление уникальное и по признанию, всесоюзному успеху — непревзойдённое. Талант Малахова безоговорочно признавали все, включая его коллег и знаменитых друзей. К примеру, Александра Пахмутова, Эдита Пьеха, Иосиф Кобзон, солист ансамбля Советской Армии Эдуард Лабковский. И, конечно, легендарный Владимир Трошин (исполнитель песни «Подмосковные вечера»), записавший с Малаховым несколько песен. Одна из них - «Теплоходы, как зори, входят в Кольский залив...» на стихи Евгения Долматовского.
К 25 годовщине Победы Малахов сумел записать песню «Большая Западная Лица» на стихи Игоря Давиденко в исполнении Владимира Трошина в сопровождении эстрадно-симфонического оркестра Центрального телевидения и Всесоюзного радио под руководством Юрия Силантьева. Тогда же была записана песня на слова Виктора Тимофеева «Мачтовый город», ставшая "визитной карточкой" нашего города. По известности и популярности она может соперничать лишь с песней «Я люблю мое Заполярье» на стихи Владимира Смирнова. С 1975 по 1981 г.г. Виктор Тимофеев работает главным редактором Мурманской студии телевидения. Это как раз период становления нашего телевидения, и, даже, пожалуй, время его расцвета. Рассказывая о своей работе на телевидении, Виктор Леонтьевич отмечал высокий профессионализм тележурналистов того времени. Была наработана своя школа прямого телевещания, поскольку длительное время трансляция в записи была связана с многими сложностями ввиду несовершенства техники. Тщательно прописывался сценарий передачи, писался и хронометрировался текст выступления каждого участника. Эта технология ещё долго существовала на телевидении, поскольку киноплёнки никогда не было в избытке и её надо было экономить.
Мне приходилось участвовать в нескольких передачах мурманского телевидения в начале 80-х годов. У меня потребовали текст стихов, которые буду читать. Заставили прочитать, замерив время. Предупредили, что кроме стихов ни слова говорить не надо. Передача снималась на плёнку. Представляю, как готовились к прямому эфиру!
Странно и печально, что не осталось ни какого архива передач того периода. А если остались записи передач — где они? Я знаю, что какую-то передачу вёл Владимир Смирнов, сам Тимофеев регулярно проводил передачи о литературе, встречался в студии с интересными людьми нашей области... Неужели ничего не осталось?
Когда по местному, мурманскому радио или телевидению транслировали передачи, посвящённые знаменательным датам этих СМИ, я всегда внимательно вслушивался: «Что скажут о Тимофееве?» В лучшем случае поминали — как-то мельком, вскользь. Был, мол, и такой... Не знаю, приглашали ли они его на свои юбилеи и профессиональные праздники. Сам он не рассказывал об этом. А я не спрашивал.
Вдова поэта, Валентина Петровна, сетует, что осталось великое множество сценариев передач, как выходивших в эфир, так и тех, что по разным причинам так и остались «в столе». А ведь это история наших, мурманских СМИ. Никому это не интересно? Не нужно? Почему?
Сегодня многие спорят о том, кто из мурманчан был первым принят в члены Союза писателей СССР. Странный спор. Лично для меня важнее, что сделал человек, что написал, создал, чем то, каких наград и званий и в какие сроки он за это удостоился. Тем более с годами всё более убеждаюсь, что количество званий и наград часто бывает прямо противоположно достоинствам и заслугам человека.
Виктора Леонтьевича Тимофеева приняли в Союз писателей в 1977 году. Несомненно, одним из первых в Мурманске и области. Вместе с Борисом Степановичем Романовым, принятым в СП СССР раньше, и Владимиром Смирновым, Виталием Масловым, Леонидом Крейном и Борисом Блиновым, принятыми тоже в это время, Виктор Леонтьевич стоял у истоков рождения регионального отделения Союза писателей в нашей области.
30 ноября 1978 года — официальный день рождения Мурманской областной писательской организации. Ответственным секретарём был избран Борис Романов, его бессменным заместителем стал Виктор Тимофеев. На плечи Тимофеева свалился непомерный груз организационных вопросов, отчётов, согласований, всякой рутинной бумажной работы, связанной с подготовкой и проведением любого мероприятия. Такая работа вообще под силу не всякому человеку. А творческие люди по самой природе своей обладают обычно повышенной эмоциональностью, вспыльчивостью, импульсивностью... Но Тимофеев справлялся. Не потому, что был менее талантлив, чем другие. Мне казалось, что у него были стальные нервы, каменное терпение, огромная воля и жестокая внутренняя самодисциплина. При Мурманском отделении СП работает литературное объединение. Нельзя рассматривать его, как созданное вместе с писательской организацией в 1978 году. Конечно, оно существовало и раньше. Но, «взятое под крыло» писательской организацией оно обрело официальный статус и стало пользоваться поддержкой администрации и партийных органов. Самое активное участие в организации работы ЛИТО принимал Тимофеев. Я не умаляю значения помощи Владимира Смирнова и, вступившего в 1979 году в Союз писателей Владимира Семёнова (псевдоним, настоящая фамилия — тоже Смирнов). Они тоже много сил и времени уделяли воспитанию молодых литераторов, но вся рутинная работа в основном доставалась Тимофееву. Он искал помещения для проведения занятий, «выбивал» оплату руководителям, носился со всякими отчётными бумажками... И наряду с этим ещё и непосредственно занимался с обращавшимися к нему «литовцами». А они к нему тянулись.
Виктор Леонтьевич был идеальным слушателем. Казалось, для него нет не интересных людей. Даже в людях бесспорно отрицательных он находил что-нибудь интересное, полезное для себя. Внимательно выслушав, «расшифровав» для себя такого человека, он потом мог в разговоре описать механизмы его мышления и ощущений, побуждающих к действиям, или проявляющихся в написанном, но при этом почти никогда не называл фамилий. Когда разбирал стихи начинающих писателей, не старался навязать своё мнение, не подсказывал определённых решений. Любил порассуждать, увлекая собеседника и заставляя участвовать в его «мозговом штурме» (так он это называл). В конце концов,обратившийся за советом обычно находил решение сам. И в следующий раз в подобной ситуации мог обойтись и без подсказки.
С 1982 года в Мурманске начинают проводиться семинары молодых литераторов. Основными инициаторами и «двигателями» этого начинания были Виктор Леонтьевич Тимофеев и Виталий Семёнович Маслов.
Я вообще не могу вспоминать этих людей отдельно друг от друга, поскольку их влияние на формирование меня как писателя и как личности огромно. При всех внутренних взаимных противоречиях, при всей непохожести и несоответствии друг другу они для меня равноценны и равнолюбимы мною. Эту дружбу-противостояние они пронесли через всю жизнь и я благодарен судьбе, что был свидетелем, и даже в некоторой степени участником их непростых отношений.
Я познакомился с Виктором Леонтьевичем как раз в это время. Одержимый творческой лихорадкой, я довольно регулярно печатался в «Кандалакшском коммунисте» у Ефима Федотовича Разина и посещал ЛИТО при газете, которым руководила Татьяна Борисовна Фабрициева. Очень помогал постигать азы стихотворчества появившийся в Кандалакше Олег Семёнович Бундур.
Все попытки напечататься где-нибудь в области не увенчивались успехом. Я уже не говорю о региональных журналах, а тем более — Москве. Я чуть не ежедневно ходил на почту: получал возвращённые рукописи из журналов и газет, тут же запечатывал их в другие конверты и отправлял по иным адресам. Кроме этого я ещё писал и песни, которых накопилось великое множество. Кто-то из друзей посоветовал мне съездить в Мурманск к композитору Георгию Александровичу Каликину. Объяснил, где его найти. Я и поехал. Каликин прослушал мои опусы весьма внимательно, но без восторга. И поинтересовался:
- А стихи ты сам пишешь?- Конечно! - ответил я.
- А езжай-ка ты к Тимофееву, - постановил он. И позвонил по телефону. Немного поговорив, протянул мне трубку.
- Это Колычев?
- Колычев.
- Николай? Из Кандалакши?
- Да, - ответил я, - он самый.
- Приезжайте ко мне, я как раз Вашу рукопись читаю, - и подробно объяснил, как до него добраться.
Оказывается, Татьяна Борисовна Фабрициева заботливо перепечатала все мои вирши из тетрадки, что я отдал ей, и отправила в Мурманск, в писательскую организацию для участия в первом областном семинаре молодых литераторов. Но мероприятие было новое, сроки поджимали, видимо ещё и почта опоздала, а потом рукопись завалилась куда-нибудь... Всякое бывает. Главное — всё-таки попала к Тимофееву!
- Какой молодой! - открыв дверь в квартиру, воскликнул он. Мне даже неудобно стало оттого что я не солидно выгляжу, как мне показалось. Я даже надул щёки и насупился для солидности. Но Тимофеев похлопал меня по плечу, и втаскивая за руку в квартиру, воскликнул:
- Это очень хорошо, что молодой!
Мы долго, часа три-четыре сидели над моей рукописью, испещрённою его пометками. Видно было, что он очень внимательно её читал. Тимофеев анализировал успехи и недостатки написанного мною, попутно объясняя свои условные обозначения в тексте. Хотя он и делал их аккуратно, карандашом, но меня это несколько расстроило. Я уже представлял, как буду эти пометки стирать, чтобы отправить эту рукопись куда-нибудь в приличный журнал, поскольку отпечатанная на машинке рукопись считалась великой ценностью. А печатная машинка в личном владении — вообще недосягаемой мечтой. Я сидел в подавленном настроении. От моих стихов Тимофеев не оставил и камня на камне своей критикой. Я думал, что он сейчас закончит и скажет, что стихи — это не моё, и заниматься мне этим не следует. Но он предложил поужинать и за ужином завёл разговор о том, что надо работать над стихами, а лучше — поступать учиться в Литературный институт. Он подарил мне свою книжку «Земля!» с автографом, стал хвалить и говорить, что я вообще-то талантливый и даже предложил выпить за меня и за наше с ним знакомство. Я шёл на вокзал и уезжал из Мурманска, окрылённый от беседы с настоящим поэтом, от подаренной книжки, от великих надежд на своё литературное будущее. С уверенностью, что обязательно поступлю в Литературный институт и вообще — всё у меня будет хорошо.
Тимофеев умел одновременно и на недостатки указать и вселить надежду и уверенность в своих силах. Не каждый на это способен. Это тоже своеобразный дар. Дар учителя и воспитателя. У нас завязалась переписка. Я высылал написанные стихи. Виктор Леонтьевич возвращал мне рукописи со своими заметками и рекомендациями. Я правил и высылал обратно. А он опять всё исчиркивал и критиковал — и возвращал...
В 1984 году я приехал в Мурманск на Второй семинар молодых литераторов. Мне повезло. Я тогда уже писал прозу и у меня было несколько рассказов, опубликованных в «Кандалакшском коммунисте», и потому я попал как в поэтическую группу — к Тимофееву, так и в прозаическую, к Маслову.
В поэтическом семинаре меня встретили очень благожелательно. Обсудили — и отправили в прозаический, к Виталию Семёновичу. Там как раз обсуждали роман Николая Скромного «Перелом». Маслов решил поговорить о моих рассказиках «по-быстрому». Получился длительный основательный «раздолбон». А в конце похвалили. Маслов попросил почитать стихи. Выслушал. Сказал, что стихи плохие, но писать я умею. И отправил обратно. «Иди, пусть тебя Тимофеев научит!»
На перерыве они подозвали меня. И Маслов «пожертвовал» меня Тимофееву: «Пусть стихи пока пишет, быстрее в Союз писателей вступит. А потом за настоящую литературу, за прозу сядет».
 |
| Виктор Леоньевич Тимофеев и Виталий Семенович Маслов |
И ещё за одно важное событие я благодарен им. Они «подтолкнули» нас с Игорем Козловым друг к другу. Ненавязчиво заставили подружиться.
Мы с Козловым были, и остаёмся настолько же непохожи друг на друга, насколько непохожи Маслов с Тимофеевым, при этом ни на Маслова, ни на Тимофеева никто из нас вовсе не похож. Но ругались мы в пух и прах точно так же, как они. И точно так же как они не можем друг без друга. Очень жаль только, что достойной смены из нас Тимофееву и Маслову не получилось, а они, по всей видимости, надеялись, поскольку воспитывали нас оба и индивидуально, а не на ЛИТО. Литобъединение мы с Козловым посещали крайне редко, поскольку он ходил в море, а я жил в Кандалакше. Но зато каждое моё стихотворение (как и «козловское») вычитывал и Тимофеев и Маслов. Каждый давал какие-то советы и рекомендации, часто — прямо противоположные. Виктор Леонтьевич более внимательно относился к технике стихосложения, а для Виталия Семёновича важнее было иное — оригинальность, звукопись, духовная составляющая. Еженедельно я получал по 3-4 письма как от одного «опекуна», так и от другого. Меня стали по каждому удобному поводу вызывать в Мурманск на различные мероприятия, где нередко уводили нас с Козловым (если он был на берегу) и подолгу «воспитывали». Между ними даже какая-то ревность возникала. Каждый хотел показать приоритет во влиянии на нас. Виктор Леонтьевич обычно без особого сопротивления уступал пальму первенства. И мы слушали Маслова.
Он, конечно, был нам интереснее, поскольку говорил не столько о стихах, сколько о истории, о высоком предназначении писателя и вообще — человека, поднимал какие-то вечные проблемы и истолковывал истины. Он умел это делать интересно и увлекательно, не назойливо. Его хотелось слушать. Видимо, Тимофеев, до мозга костей партийный и советский, понимал, что вот эта, Масловская, в глубине своей — поморско-православная основа нам с Козловым будет необходима в жизни. Поэтому и не мешал. Хотя, я думаю, вне нашего присутствия спорили они по этим вопросам до хрипоты.
Вообще Тимофеев был намного «гибче», дипломатичнее и рассудительнее Маслова. Он готов был искать различные компромиссные решения сложных организационных вопросов. Нередко «разруливал» сложные идеологические нестыковки между требованиями партийных органов и позицией писательского сообщества. Виктор Леонтьевич умел, объективно оценивая жизненные ситуации, признавать свои ошибки и кардинально менять своё мнение о людях. В бытность заместителем Романова он часто конфликтовал с ним (не напоказ) из-за его «пропаданий в никуда». Как Виктор Леонтьевич рассказывал, у Бориса Степановича Романова было по Мурманску множество «лёжек». Это — ключи от квартир друзей. Ушедших в рейс. Огромное количество знакомых, готовое предоставить комнату или дачу в его распоряжение. Мобильных телефонов тогда не было. И нередко, когда надо было срочно решать какие-то очень важные вопросы, ответственного секретаря писательской организации было невозможно найти. Всё-таки авторитет и влияние Романова было тогда гораздо значительнее Тимофеева. Но, Виктору Леонтьевичу приходилось в таких ситуациях рассчитывать только на себя. Будучи сам очень дисциплинированным, организованным человеком, Тимофеев терпеть не мог опозданий, срывов мероприятий, особенно если это связано было с употреблением спиртного.
Один раз в сердцах он прокричал Романову: «Лучше трезвый штурман в рубке, чем пьяный капитан!» Романов слегка смутился, подумал, и спокойно изрёк в ответ: «Нет! Капитан лучше. Даже пьяный!» После этого у них была длительная размолвка. Работать продолжали, но отношения были подчёркнуто официальные.
Об этом он мне рассказывал уже в самом конце 80-х, когда сам возглавлял писательскую организацию, а с Романовым они уже давно к тому времени помирились. Он объяснял это тем, что понял, что по-иному Романов ничего бы не написал, пока возглавлял организацию. Не тем голова забита. Виктор Леонтьевич говорил, что сам себя теперь ловит на том, что ему смертельно хочется махнуть на всё рукой, забиться в какой-нибудь уголок и просто побыть писателем. Писать, писать, писать... Но он так поступать не мог. Хотел, но не мог. Ответственность за организацию всегда перевешивала желание творить.
Иногда, когда в писательской организации происходили шумные дебаты по какому-то спорному поводу, Тимофеев вставал, и начинал свою речь именно с этого выражения: «И всё-таки капитан — лучше, чем штурман. Даже если штурман трезвый, а капитан — пьяный». И излагал свою точку зрения — точку зрения ответственного секретаря писательской организации. Не все знали предысторию этого выражения, но понимали смысл.
На годы, когда Виктор Леонтьевич возглавлял нашу организацию, приходятся самые заметные, памятные события, имеющие огромное значение не только для нашей области, но и для всей России.
Это, конечно, возрождение празднования Дней славянской письменности и культуры. Обретение, доставка и установка памятника Кириллу и Мефодию у Областной научной библиотеки. Сама транспортировка этого памятника явилась призывом к единению славян, поскольку он был провезён из Болгарии, через Украину и всю Россию — до Мурманска. В Киеве народ выстраивался в огромную очередь, чтобы только прикоснуться к святыне... Первый «Славянский ход» через Черногорию и Сербию, где уже шла война...
Я не буду подробно углубляться в анализ этих событий, поскольку о них написано немало, и, несомненно, ещё многое напишется. Сами эти события настолько значимы, что объём журнальной статьи всё равно не позволит в достаточной мере раскрыть тему. Конечно, главным генератором этих идей был Виталий Семёнович Маслов. Но нельзя недооценивать и роль Тимофеева. Прежде всего — он нёс основную ответственность, как человек, возглавляющий писательскую организацию. Все «первые шишки» валились именно на его голову. Один, в общем-то, добрый и хороший человек назвал Тимофеева интендантом при Маслове. В какой-то мере он прав. Но это достоинств Виктора Леонтьевича никак не умаляет. Могут возникнуть в жизни ситуации, когда великому скрипачу придётся своими нежными руками разрывать завалы, чтобы спасти чью-то жизнь. И если он это сделает, даже лишившись пальцев, останется великим скрипачом и достойным человеком. Но если он в это время будет гениально играть на скрипке...
И всё-таки, Тимофеев для Маслова был не интендантом, а хорошим товарищем, надёжно прикрывавшим спину, чтобы он смело мог идти вперёд и не ждал неожиданного подвоха сзади. Дай Бог всем нам иметь таких друзей. Мы должны быть благодарны всем писателям, которые — каждый в своё время взваливал на себя этот тяжкий крест руководства. Писатель, руководящий организацией неизменно обделяет себя возможностью творить. То есть отдаёт самоё любимое и дорогое. То, в чём он видит смысл своей жизни.
В 90-х годах прошлого столетия, когда писательскую организацию возглавлял Виталий Семёнович Маслов, неоднократно жестко вставал вопрос об оплате помещения и коммунальных услуг Союзом писателей. Денег не было. Угрожали строгими мерами, вплоть до выселения. Чтобы расплатиться, начали сдавать помещения в аренду. Виктор Леонтьевич был тогда на своём «привычном» месте заместителя ответственного секретаря. У него возникла идея — самим зарабатывать деньги. Он предложил открыть при нашем отделении Союзе писателей книжный магазин и организовать издательство «Русский Север». На собрании все проголосовали «за». Конечно, выгоднее было бы открыть продуктовый магазин, и круглосуточную торговлю спиртным (и эти варианты рассматривались, как временные, для выхода из трудной ситуации), но надо было переступить через что-то такое, через чего переступить ни Тимофеев, ни Маслов и вообще — никто из писателей не мог. Тимофеев согласно решению собрания начал организовывать магазин, заключать договора на подписные издания и закупку книг. Но документы часто, в силу различных обстоятельств ему приходилось оформлять на себя.
Я тогда фермерствовал, и, пожалуй, лучше других понимал, в какую коварную западню попал Виктор Леонтьевич. Поэтому проголосовал «за». Единственный из всех. И на время даже стал фиктивным совладельцем его предприятия.
На какое-то время между Масловым и Тимофеевым возникла стена непонимания. Они общались подчёркнуто официально в стенах организации, но разлад не афишировали, «сор из избы не выносили», и на разных встречах и совещаниях, если решались какие-то важные писательские дела, стояли друг за друга горой.
С 1997 года Виктор Тимофеев, оставаясь убеждённым коммунистом,совместно с депутатом Мурманской областной думы Василием Калайдой начинают издавать газету «Славянский ход». Газета становится рупором писательской организации. Сотрудничество Виктора Леонтьевича с Василием Калайдой и другими депутатами думы от коммунистической партии позволило организовать своё «лобби», которое поддерживало и способствовало реализации многих благих начинаний писательской организации.
Продолжением возрождения Дня славянской письменности и культуры явились многочисленные тематические «Славянские ходы» - поездки групп творческой, научной и просветительской интеллигенции в различные части России, СНГ, и даже дальнего зарубежья, активное участие в духовном окормлении этих паломников принимало священство нашей митрополии.
Мы, наверное лишь сегодня, на фоне событий на Украине, начинаем понимать всю своевременность и актуальность деятельности писательской организации того времени.
 | |
| У памятника Кириллу и Мефодию. Мурманск. День славянской письменности и культуры. |
Чего стоила одна только строка, многократно повторённая под названием газеты «Славянский ход»: «По всей земли сбирайте се славяне!» По всей области были организованы «Славянские комитеты», призывающие к дружбе братских славянских народов. Были попытки организовать подобное движение на Украине и в Белоруссии, но не получив государственной поддержки это движение постепенно сошло на нет.
Работая в магазине, Виктор Тимофеев практически целыми сутками находился в стенах писательской организации. К нему привычно шёл народ. Кто со стихами,кто — книжки продать, чтоб как-то выжить (он, если не мог заплатить сразу — брал на реализацию, выкладывал на прилавок), кто-то сам брал у него книжки на реализацию. Очень многие приходили просто за добрым словом, за советом. Если готовился очередной номер «Славянского хода» - Виктор Леонтьевич ехал туда, где работали над вёрсткой. Часто приходилось сидеть до утра, правя и уточняя материал. Всё это его очень изматывало.
Однажды Виталий Семёнович Маслов утром садился в троллейбус, и вдруг заметил знакомую куртку. Тимофеев лежал без сознания на сидении. Вязаная шапочка сползла на глаза, рот был безвольно открыт. Одежда — явно не новая. На известного писателя он был совсем не похож... Народ, в троллейбусе, стоявший рядом, брезгливо отклонялся от него. Маслов остановил автобус. Вытащил отяжелевшего бессознательного Тимофеева. Взвалил на себя и поволок домой. Мобильных телефонов у них ещё не было. Вызвал скорую. Приехали, сделали укол, привели в чувства. Такая степень самоотдачи. В 90-е Тимофеев очень плохо питался. Покупал на день батон. И съедал его, запивая бульонными кубиками или чаем. Вот и вся еда.
Перестройку, развал страны в 90-х, он воспринимал как личную трагедию. Пытался, как мог бороться — печатным словом, выступлениями, участием в различных акциях, даже в депутаты однажды выдвигался...
Сдержанный и рассудительный внешне он никогда не выплёскивал своих эмоций наружу, не кричал, не топал ногами и не хлопал дверьми. А, наверное, очень хотелось. Всё это безжалостно подрывало его здоровье, безвозвратно истощая жизненные силы. Он сгорал буквально на глазах.
75-летие поэта отмечали в Областной научной библиотеке. Зал был полон. Но разве такие залы собирал Тимофеев в лучшие свои годы? Далеко не первые лица администрации и думы «контрольно отстрелялись» положенными грамотами и благодарственными письмами. В зале были действительно те, кто по-настоящему любил и ценил Виктора Леонтьевича.
Я знал, и знаю сейчас множество людей, которые в прошлом — давнем и не очень, упорно искали встречи с ним, поджидали, караулили, чтобы только побеседовать, посоветоваться, показать свои стихи... Многие из этих людей сегодня очень даже благополучны и даже влиятельны. Никого из них не было. Этот юбилей был, по сути, прощанием с Виктором Леонтьевичем Тимофеевым. Менее чем через месяц он скончался.
Меня эта весть настигла на даче под Кандалакшей, где я находился с внуками. Жена уехала в командировку на Соловки, на съёмки фильма о Феодорите Кольском, как автор сценария. Я должен был поехать, но не мог. И тут мне позвонил уважаемый мной священник. И убедил меня ехать во что бы то ни стало. Я очень боялся за внуков. Мне действительно не с кем было их оставить. Но священник сказал: «Положись на Бога, он всё уладит. Я буду молиться, ничего не случится с внуками». И действительно, пока я собирался всё как-то само собой сообразовалось.
От похорон впечатление осталось, пожалуй, ещё более тягостное, чем от юбилея. Я понимаю, что июнь месяц — пора отпусков, но, даже учитывая это, народа было неожиданно мало. Гроб с телом для гражданской панихиды установили в морге, в зале прощания. Почему-то больше нигде в городе места не нашлось для почётного гражданина, заслуженного работника культуры, вообще — одного из известнейших и уважаемых людей своего времени...
Я вспоминал многолюдные похороны Владимира Смирнова, Александра Миланова, Николая Скромного, Виталия Маслова... Сравнивал. И недоумевал. Постояли у гроба. Подошли, попрощались... Несколько человек выступили с прощальным словом. Я потянулся к гробу, хотел что-нибудь сказать, но отведённое время уже закончилось, надо было срочно освобождать зал для прощания со следующим покойным.
На панихиде в Спасе на Водах народу было ещё меньше. Поразило, что как всегда никого не было от ВГТРК, хотя Тимофеев столько сил отдал нашему радио и телевидению... Хоронить на кладбище повезли без священника. Тоже некому было. И я на кладбище поехать не мог. Опаздывал на автобус. А следующий — почти через сутки. Подошёл к вдове и родственникам, извинился и уехал.
Я стою у памятника «Ждущей». Так вышло, что живу я неподалёку. Вспоминаю Тимофеева. Он этот памятник представлял совсем не так. Я помню, как в 80-х он — сильный, уверенный в себе, в своих силах, решительный, весь какой-то масштабный делился с кем-то (уже не помню с кем) своими грандиозными планами об этом памятнике. Речь шла о сборе средств. Совещавшиеся считали, что если бросить клич по флоту, то на памятник соберут легко. Думали о том, как организовать конкурс среди скульпторов и архитекторов, как оформить документы для разбивки парка. Не помню, Тимофеева это было предложение, или кого-то из участников обсуждения, но место под памятник и парк они планировали уже готовое — у бывшего Дома междурейсового отдыха, на улице Шмидта. Позднее там, по-моему, управление Севрыбхолодфлота было. А саму Ждущую хотели поставить вместо установленного там памятника — маяка, считая что «стекляшка» ни исторической, ни художественной ценности не имеет.
Но потом решили, что этот памятник нужно оставить, поскольку он рыбакам и кораблям тралового флота, погибшим в годы Великой Отечественной войны посвящён. Да и в глаза он бросаться не будет, поскольку размером Ждущая должна была быть никак не меньше Алёши, чтоб с моря была видна!.. Вот такие революционные планы были.
Когда говорят о поэзии Тимофеева, обычно вспоминают его публицистичность, даже "газетность" его стихов. Укором звучит, что многое написано по-журналистски, на злобу дня... Но Виктор Тимофеев и действительно был журналистом по складу ума и характера, а ещё и трибуном был, активистом и агитатором по сути. И эти стихи-выступления были неотъемлемой частью его самовыражения, инструментом обращения к людям и способом общения с ними.
Но были и другие стихи. Настоящие, лирические, ставшие песнями, устойчивыми словосочетаниями, превратившиеся в неотъемлемую часть нашей культуры.
Так с Маяковским мы знакомимся как с агитатором, горланом-главарём, и лишь вчитавшись в его стихи, изучив творчество поэта, понимаем, что самое сильное у Маяковского — его пронзительная лирика, о которой изначально мы и не подозревали.
У Виктора Леонтьевича множество поразительно тонких лирических стихов. В ранних сборниках они просто теряются в броской и громкой публицистичности и их надо искать. С конца 80-х непосредственно занимаясь «Славянским движением», Виктор Тимофеев, и прежде никогда не бывший воинствующим атеистом, всё больше тянется к Православию, не оставляя при этом коммунистических убеждений и принципов. Эта двойственность мироощущения порождает в нём сложнейшую духовную ломку. Но стихи становятся не
такими резкими, как и жизненные суждения всё менее категоричными. Всё больше в стихах его появляется спокойной мудрости, умиротворения и любви.
Что я видел? Всё я видел.
Всё я ел и всё я пил.
Пел, смеялся, ненавидел,
Верил, мучился, любил.
Жизнь! Взойдя уже на крышу
Не черню и не белю.
Но всё меньше ненавижу
И всё более люблю.
В последние годы жизни он как бы торопился восполнить этот лирический «недобор». Тимофеев возвращается к сотрудничеству с композиторами. Много песен на его стихи написано Александром Базановым и другими местными композиторами.
И по-настоящему целительным как для души, так, пожалуй, даже и для поддержки здоровья стал творческий союз с Еленой Васильевной Ростовской, написавшей целый цикл песен на его стихи.
Я смотрю на памятник Ждущей, и думаю: а всё-таки хорошо, что Ждущая получилась такая, какая есть: лирическая, сентиментальная, даже домашняя какая-то... Хорошо, что не монумент. И хорошо, что именно здесь стоит. И хорошо, что когда люди задумываются о Мурманске, о том, какой он, им неизменно приходят в голову тимофеевские определения: «мачтовый город», «рябиновый Мурманск»... И если хотите объяснить ребёнку, как наш город найти на карте, скажите ему по-тимофеевски:
"Взгляни на карту... Выше... Выше!
Вот там, где лишь указкою достать,
на самый край России город вышел,
чтоб штормовать и – всех наверх свистать!
Там берег крут – как край всемирной ямы.
Там острова вмерзают в синий лёд.
Там океан, ворочаясь, как мамонт,
раскачивает сушу, словно плот.
Там сдвинута обыденность земная.
Там летом – день сплошной, всю ночь – светло.
Ну а зимой приходит ночь – сплошная,
как будто солнце снегом замело.
Но как бы Мурманск штормом ни качало,
ни жгло метелью, скрученною в жгут,
горжусь: здесь океан берёт начало,
пути морские здесь отсчёт берут.
Лицом на океан – мой город-символ.
И всё ж взглянуть на юг – милей в сто раз:
Отсюда начинается Россия.
От Мурманска. От моря.
И – от нас."
http://www.proza.ru/2017/03/19/169
Комментариев нет:
Отправить комментарий