среда, 6 февраля 2013 г.

Василий Евграфов. Друг мой, Коля Колычев


— Коль, как тебе живётся?
— Хорошо.
— Чего делаешь?
— Баню рублю.
— Где?
— В монастыре?
— А почему в монастыре?
— Аристарх попросил.
— А кто это?
— Мой духовный наставник.

Мы сидим вчетвером: я, Виктор Леонтьевич Тимофеев, и Николай Колычев с пятилетней Оленькой, младшенькой дочкой его. А вообще-то у него их трое. Дочек. Старшая, Екатерина, с матерью живет, с бывшей его женой, в Лувеньге. Средняя, Машенька, и младшая — с ним в Мурманске проживают. Дал мэр Олег Найденов ему здесь жилье, чтоб была у человека крыша над головой. Не скитался. В Мурманске он родился, ну и, как говорится, пригодился.
О Колычеве писать трудно: много о нём писалось, фильмы снимались. Популярность в своём круге огромная! Любят его наши земляки. Особенно простые люди. Он к ним тоже очень нежно относится, я сам был тому свидетелем. Был я у него в гостях в Лувеньге. Показал он мне своё хозяйство, погуляли мы с ним и к другу его забрели, одинокому карелу. Тот нас картошечкой по-карельски попотчевал. И показалось Николаю, что как-то я к другу его неуважительно отношусь, сжались тогда его крепкие кулаки. Правда, не знали мы тогда друг друга совсем.
— Коль, помнишь, как ты мне руку чуть не сломал?
— Когда?
— Когда ко мне с ответным визитом в Белое море приезжал.
— Это когда боролись, что ли?
— Ну да.
— Помню.

Приехал он ко мне в Белое море… Посёлок есть такой под Кандалакшей, я там жил. Полустаночек. Посидели мы, пообщались.
— Ну, показывай, — говорит, — теперь ты мне своё хозяйство.
— Какое хозяйство?
— Спортзал.
— А…

Я тогда в тренерах по боксу ходил. Пришли мы в спортзал. Он так лихо, так быстро маты по полу расстелил, что я оторопел.
— Давай,— говорит, — бороться.
— Давай.
Вышел я на ковёр, он тут же руку мою в запястье обхватил и стал через спину меня бросать. Как я ее только и выдернул. В трех местах бы сломалась при таком захвате и таком броске.
— Я уже троим так руку сломал, — сообщил он.
— Очень приятно, — говорю, — это слышать. Давай лучше перчатки наденем.
Боксировать он отказался.
— Давай, - говорит, — лучше бороться.
Бороться я не стал и мы согласились на ничью. Потом я узнал, что он вольной борьбой несколько лет занимался. И был в армии инструктором по рукопашному бою.
И вот мы сидим молча, трое членов Союза писателей, и Птичка-синичка, дочка Колычева. Я ее так называю. Уж очень похожа она на синичку. Такая же красивенькая.
— Я о тебе материал готовлю в газету, — говорю я Николаю.
— Ну и что?
— Смотри, такое там напишу!..
— Пиши.
— И про то, как ты участковому руку сломал?
— Это дело твоё. Его всё равно уже из милиции выгнали.

Рассказали мне мужики про Колю такую историю. Пил он пиво в пивбаре. И зашёл туда участковый. Злой и пьяный. Стал он к одному мужичку приставать, придираться.  И не просто придираться, а унижать, за волосы его дёргать. Все молчат, терпят, а Коля не выдержал:
— Оставь, — говорит, — человека в покое. Чего он тебе сделал?
Страж порядка на Колю набросился, стал ему руки заламывать и из бара выталкивать. А на улице наш герой изловчился и кинул участкового через спину, свой коронный захват применил. Ушёл тогда участковый, но быстро вернулся с гипсом на руке и с тремя омоновцами.
Мужички, что в пивбаре были, Николая в угол поставили, а сами стали стеной. За руки взялись, закрыли его.
— Не отдадим, — говорят — вам его!
И не отдали.
Колычев настаивает на том, что фамилия его от оружия произошла, острого, колючего:
Стрела, копьё, кол. Про кольчугу вспомнили и про колокол.
Колокольчик, — вдруг пропела Синичка и посмотрела на папу с такой нежностью. Ах ты, птичка синичка Оленька!
Колокольчик, колокол. Часто вспоминает о них Николай в своих стихах. И стихотворение есть «Звонарь» и сборник со странным названием «Звонаря зрачок». В Финляндии вышел. На двух языках: русском и финском.
Так где я? Что я? Сон ли это? Нет?
Есть колокольня, есть высокий ветер.
Сквозь тьму зрачка я вижу белый свет,                      
В котором нет меня уже на свете.
То гулко, то звонче, чем хрусталь,
Звучат колокола светло и строго.
Во мгле зевак звонит, звонит звонарь,
И смотрит в небеса и видит Бога
Смотрю я на Николая, который сидит с папироской. Не тот он какой-то Спокойным стал, задумчивым. Взгляд уже не такой колючий, какой раньше был.
Как подшутила надо мной судьба.
Ведь я из мутной лужи у колодца
Напился веры в то, что жизнь — борьба.
Но жить куда труднее, чем бороться.
И потянуло его к колодцу, к светлой и чистой воде. Был в Печенгском монастыре, настоятелем которого его духовный наставник Аристарх является. Около месяца там жил. Затем на партизанском острове крест шестиметровый срубил. Неожиданно как-то это произошло, никто его об этом не просил. Впрочем неожиданно ли? Свой последний сборник Владимир Смирнов, любимый на Севере поэт, назвал не иначе как «Поклонный крест». И над могилой его, когда он закончил свой жизненный путь на этой земле, такой же огромный крест был установлен.Мурманский писатель и почетный гражданин города героя Мурманска Виталий Семёнович Маслов своими руками его обтесал. И на острове партизанском отец Смирнова, командир партизанского отряда в Великую Отечественную войну, и поныне живущий, через всю войну свой тяжёлый боевой крест пронёс. Вот откуда этот крест появился. Владимир Смирнов его другом и поэтическим наставником был.
«И вновь свиваются снега…», — последняя книжка стихов — у Колычева в Москве родилась. Нет, не последняя, а предпоследняя. Последняя — детская книжечка — была недавно подарена поэтом читателям, почитателям его таланта.
«Косолапые ботинки» назвал он её. Стихи для детей Колычев написал. Губернатор на издание деньги дал.
А вот с предпоследней книгой трудности возникли. Обещал известный московский скульптор Клыков выделить деньги, чтобы выкупить тираж, да не получилось у него. Деньги, полученные за памятник Жукову, пришлось ему на восстановление взорванного молодыми антимонархистами памятник Николаю II направить. Тоже работа скульптора Вячеслава Клыкова. Мончегорские учителя собрали деньги и выкупили книгу. Так что не только простые люди Колю выручают, но и интеллигенция хорошо к нему относится.
О Колычеве всё-таки писать и просто, и трудно. Просто, потому что о нём и его творчестве говорить можно бесконечно, а трудно, потому что трудно мы живём. Трудно и больно. А поэты, если настоящие, всегда воспринимают боль своего народа и своей Родины как свою. И живут они трудно, подчас с надрывом. Ибо жить по-другому не могут.
И безысходность рвёт сердца на части,
Но сладко этой горечью дышать…
А может быть, по-русски это счастье,
Когда болит и мается душа?
                     ___
Но на Руси за Божий дар
Поэт всегда плати судьбою…
И потекла его звезда
С небес слезою голубою.

Николай Колычев о себе:
«Я крестился в 1991 году. Но атеистом никогда не был. В детстве родители спрашивали, кем я буду. Сначала я говорил: «Тунеядцем». У нас соседи были тунеядцы, нигде не работали, но у них всегда было весело. А потом вдруг вполне серьезно сказал матери, что окончу духовную семинарию и стану архимандритом. Для неё и для меня эти слова до сих пор загадка. Дело в том, что в нормальной советской семье начала шестидесятых годов даже слов в лексиконе таких не было. Пятилетний ребёнок такого выговорить не мог. Церкви в Мурманске не было. Религиозных людей, службу, похороны по обряду я увидел значительно позже, лет в десять.
Когда плохо, к Богу обращаются все, даже коммунисты. Я люблю нашу православную церковь как неотъемлемую часть русской культуры».
Из личного дела:
Родился Николай Колычев в Мурманске в 1959 году. Жил в Кандалакше, работал шофёром в посёлке Лувеньга. Печатался в газетах, журналах, альманахах. В 1987 году вышла первая книжка «Цветы и люди», затем в 1990 году вторая — «Учусь грустить и улыбаться». Третья — «Звонаря зрачок» — родилась в 1993-м. Четвёртая «И вновь свиваются снега…» — увидела свет в Москве в 1997 году. Последняя — «Косолапые ботинки», стихи для детей — появилась в Мурманске в этом году.



  «Вечерний Мурманск», 2000. -  21 июля.

Комментариев нет:

Отправить комментарий