Николай Колычев.О чем токует глухарь?

Белое море. Кандалакшский залив. Государственный заповедник... До недавнего времени мы рекомендовали приезжающим туристам эти места как "край непуганых птиц". Еще свежа в памяти радужная надежда - создать на территории Кандалакшского заповедника национальный парк. Увы! Эта надежда, как и многие другие, оказалась несбыточной. Еще помнятся ежегодные экспедиции орнитологов, выездные рейды на острова отрядов юннатов, другие масштабные мероприятия, направленные на изучение, учет и охрану природы, островов Кандалакшского залива... Увы! Это теперь только сладкие воспоминания.

"Господи, впервые такое встречаю. Июнь на исходе, а глухарь вовсю токует, - то ли удивляется, то ли возмущается мой знакомый – заядлый рыбак и охотник. - Глухарке давно бы пора на яйцах сидеть. И на болотах кулики мечутся, все гнезда разорены..." Сбор яиц с гнезд диких птиц - древний поморский промысел. С незапамятных- времен по весне, когда рыба уже приедалась, да и зимние запасы были на исходе, выходили люди на берега моря, выезжали на острова, бродили по лесам, собирая яйца с кладок. И подспорье, и разнообразие в питании. Сборщики яиц как могли оберегали места промысла, никому не рассказывали о них, таким образом, у каждого были "свои" районы. Насиженные, или, как здесь называют, "запаренные", яйца никогда не брали.
Сбор проводили "с котелком". В котелок с водой погружали яйцо, и, если оно тонуло, значит, свежее - его брали, а всплывшее, "запаренное", оставляли в гнезде. Последнее яйцо с кладки тоже было не принято забирать. 

В этом году многие из тех, кто постоянно, из поколения в поколение по весне занимался этим промыслом, не обнаружили яиц в разоренных гнездах. Побывавшие на островах залива сетуют на то, что не видели ни одного яйца в гнездах гаг. И картина одна - и на Майковских островах, и на лудах в Вороньей губе, и на Малых и Больших Орлах, и в Авдотьиной губе... Развевает ветер гагачий пух, заботливо собранный в гнезда, кружатся птицы, может, подыскивают себе новые пары? Но вряд ли успеют они теперь вывести потомство. Слишком коротко наше северное лето. Непосредственно на берегах залива гага да и другие птицы яйца откладывать давно перестали. Гнездятся они теперь подальше от береговой линии, в труднодоступных местах.

Замыкаясь в своих проблемах, ограничивая восприятие мира лишь своими интересами, мы пытаемся отсечь себя от природы, от земли, на которой живем. Но земля настойчиво напоминает нам о себе, пытаясь убедить, что все происходящее на ней, - не случайно, взаимосвязано. Надо быть абсолютно слепым и глухим, чтобы не видеть этого. Была такая поморская поговорка "Чайка бродит по песку - моряку сулит тоску" - примета к непогоде на море. А совсем недавно - год-два назад - в ходу была другая поговорка: "Чайки роются в помойке, проклиная перестройку". Я слышал много вариантов этой поговорки, смысл частично изменялся, но главное - три слова оставались неизменными - "чайки" и "помойка-перестройка". Действительно, что-то странное происходило с чайками именно в годы перестройки. Почему-то они ринулись на свалки, помойки, в города, потеснив у мусорных контейнеров воронье, своими громкими пронзительными криками нарушая ночной покой отдыхающих после рабочего дня людей. Но самое страшное в том, что сегодня крики чаек почти не тревожат наш сон. На свалках, помойках и у мусорных контейнеров их потеснили люди, которые роются молча и сосредоточенно, периодически что-то деловито выхватывая оттуда и отправляя в пакеты и рюкзаки. Что и кого они проклинают - мы не слышим, но нетрудно догадаться... 

Мы нередко сравниваем себя с птицами. Как птицы, мы любим места, где родились, свой отчий дом родное гнездо. Как птиц, где бы мы ни были, нас зовет Родина, и мы чаще всего, пометавшись, постранствовав по свету, возвращаемся назад... Может, стоит повнимательней приглядеться к характеру птиц, к изменениям, происходящим в их повадках, природе? Может, таким образом удастся предвидеть изменения, которые ждут и нас, людей?

Когда я был совсем маленьким, однажды подвергся яростной атаке чаек, оказавшись вблизи их гнезда. Они пикировали, чуть не задевая меня крыльями, одежда моя была вся заляпана чаечьим пометом. Спотыкаясь и обдирая колени, бросился я наутек, но чайки продолжали преследовать меня, пока не отогнали на почтительное от гнезда расстояние. Я наблюдал подобное поведение чаек и в Норвегии. Ежегодно хотя бы на несколько дней я выезжаю на море. Бываю на островах. Но почему-то в последние лет пять ни одна чайка не напала. При приближении человека к кладке они взлетали и трусливо кружились, не нападая и даже не пытаясь испугать потенциального разорителя гнезда, не защищая свое потомство.

А ведь и мы, люди, становимся такими же. Падает престиж защитника Отечества. Немного осталось желающих связать свою судьбу со службой Родине. Призыв сына в армию - горе для родителей и принудительный, сродни тюремному заключению, срок для призываемого на службу.

А каждый ли из нас способен и полон решимости защитить непосредственно свой дом, свою квартиру, имущество, семью от вполне возможных в наше время посягательств, нападений, разорения? Все-таки полезно иногда наблюдать за птицами. И не только за птицами. Полезно наблюдать природу земли, на которой живешь, и думать... Думать о себе, осознавая себя частью многообразного мира, окружающего нас. Казалось бы, какая может быть связь между невыплатами зарплат и пособий, доведших население до голода и нищеты, и поголовьем птиц Кандалакшского заповедника? Оказывается, прямая.

Голодный человек, а тем более человек, видящий ежедневно своих голодающих детей, превращается в хищника. Подогреваемый средствами массовой информации, пропагандирующими наживу любой ценой, видя, как много, часто незаконно и несправедливо, но всегда безнаказанно, умеют взять сильные мира сего, человек, отчаявшись, очертя голову бросается и хватает то, что может, и сколько может, не. думая о завтрашнем дне, точно также, как и не думают те, кто своими действиями подтолкнул его к этому самоограблению. Такой человек будет стрелять гагу во время линьки и глухаря на току, не отпустит и самой маленькой рыбешки, попавшей в сети, не опустит ружье ни перед звериным детенышем, ни перед его кормящей матерью. Голодный человек жаден и необуздан в своем стремлении насытиться. 

Психологи многих стран и разных времен отмечали у людей, перенесших голод, боязнь остаться без пищи. Таким людям, даже живущим в достатке, постоянно кажется, что они не смогут себя насытить, останутся голодными. Они крадут продукты питания, даже объедки, прячут в укромных местах... Обычно эти заначки так и не съедаются, а гниют и сохнут... 

Примерно так же ведет себя обнищавший человек в лесу, он берет больше, чем может употребить, продать, переработать, сохранить… Я видел, как в поморских поселках ведрами выбрасывали протухшую рыбу. Кроме того, у человека, осознающего, что он живет с каждым годом все хуже и хуже, хоть он сам и не виновен в этом ухудшении жизни, возникает желание отомстить. Не видя конкретного виновника своих бед, он ожесточается на весь белый свет, он мстит всему миру... Варварское отношение к природе отнюдь не черта, характерная лишь для нашего времени.

И. Ф. Ушаков в своей работе "Кольский Север", опубликованной в журнале "Север" N11-12 за 1996 год, пишет, что пресса и в XIX веке отмечала хищнический характер сбора яиц с гнезд; "Женщины в мае месяце из Кандалакши выезжают ватагой на 20 лодках, разоряют гнезда, берут яйца, уже иногда насиженные". И в этой же работе Ушаков отмечает, что "благосостояние крестьян Кандалакшско-Ковдинского побережья определяющим образом зависело от успеха сельдяного промысла, а он не всегда был постоянен. В 1891 году сюда прибыл чиновник Н. Н. Макшеев. "Я застал крестьян. - писал он, - в большом унынии и нужде селедка в истекшем году почти не заходила в Кандалакшскую губу, скота у них мало, сеют только репу; "живут селедкой", а ее в улове почти не было". Очевидно, что не только голод, потеря основного ("сельдяного") заработка толкала кандалакшан прошлого века на хищническое разорение гнезд. 

Еще одна причина тому - видимая недостаточность информации, а возможно, просто незаинтересованность, недомыслие и безнравственность властей предержащих, а также жадность и недоверие населению местных финансовых воротил. Ведь можно было бы дать кредит, ссуду голодающим людям в самый тяжелый месяц, заключить договор на сдачу того же гагачьего пуха или иных природных даров на самых выгодных для заимодавца условиях. Но, видимо, во все времена власть одинаково далека как от народа, так и от природы.

Сегодня Кандалакшский заповедник, да и вся природа Кольского Севера, равно как и всей России, находится в подобной ситуации. Организации, занимающиеся охраной природы, в плачевном состоянии и практически бессильны хоть как-то контролировать положение. Те разовые репрессивные меры по охране природы, которые проводятся с привлечением нарядов милиции, ситуацию не меняют (а лишь приводят к избиению населения и угрозе кровопролития). В разные периоды года хищнические набеги населения на природу при нынешнем положении дел в области неизбежны, и направлены они будут на более легкодоступную и прибыльную добычу.

Нужны разумные государственные меры, регулирующие отношение людей к природе, заставляющие быть нравственными по отношению к ней. Невозможно организовать охрану каждого птичьего гнезда, каждого квадратного метра леса, водной поверхности моря, озера или реки. Реальнее сегодня создание службы контроля и учета природных ресурсов. Если мы хотим быть хозяевами на своей земле, то прежде всего мы должны знать, чего и сколько было у нас вчера и сколько осталось сегодня, чтобы знать, что нам спасать в первую очередь. В последнее время выходит множество постановлений запретительного характера - сокращаются сроки охоты, запрещается использование охотничьего оружия, свободно продающегося в магазинах и разрешенного для хранения населением. 

Люди чувствуют, что им постоянно что-то запрещают, в чем-то ущемляют... И ясно, что никакие запреты не действуют. Можно запретить человеку дышать, но это не значит, что он дышать перестанет. Надо дать возможность человеку жить в мире с родной природой. И вновь я обращаюсь к "Кольскому Северу" И. Ф. Ушакова: "Печенгские монахи в конце XIX века устроили на Айновых островах образцовое гагачье хозяйство. Сначала у них было лишь 50 гнезд диких гаг, но через 6 лет их стало 1500. Пух собирался монастырскими работниками сразу после вывода птенцов на воду". Думаем ли мы о том, чего и сколько будет у нас через 6 лет?

А на островах развевает ветер гагачий пух разоренных гнезд, и я больше чем уверен, что пух этот так и проваляется все лето и уйдет под снег. Не нужен он никому - ни государственным предприятиям - разорились, ни частнику - и собирать запрещено (хотя, конечно, не в запрете дело), и сдавать некуда, и работать с пухом теперь мало кто умеет. А в конце XVIII века фунт очищенного гагачьего пуха стоил от 2 до 4 рублей, а пуд ржаной муки в Поморье -10 копеек.

Я понимаю, что восстановление производства, своевременная выплата зарплат и пособий - на сегодняшний день задача для местных властей непосильная. Но вполне реально организовать разумные отношения населения с природой, отношения, при которых народу было бы выгодно

сохранять и беречь природу как кормилицу, а не опустошать как дармовую кормушку.

Почему нельзя создать гагачьи хозяйства, подобные хозяйству печенгских монахов XIX века, в поселках, расположенных по побережью Кандалакшского залива? Я думаю, что проблема охраны гнездовий была бы при этом если не полностью решена, то находилась бы в состоянии, более близком к ее решению, чем при применении любых других, даже самых жестких охранных мер. Кстати, при разумной организации создание подобных хозяйств повлекло бы за собой образование предприятий по переработке и реализации, а возможно и изготовлению, готовой продукции из гагачьего пуха. А это - рабочие места, которых так не хватает в поморских поселках. Это сытые люди, которые ни сбором яиц, ни заготовкой дикорастущих, ни охотой, ни рыбалкой обеспечивать свое существование не станут. Некогда будет. И в лес ходить будут разве что ради отдыха и

удовольствия.

Что для этого надо? А ведь немногое. Реальная поддержка местных администраций, помощь при оформлении документов, щадящая налоговая политика... Пойдут ли работать люди? Пойдут. Они устали от безденежья и безработицы. И примут любой выход из создавшейся ситуации,

обеспечивающий нормальное существование им и их семьям. Важно, чтобы была разработана реальная программа. Не шумная кампания, а разумный проект - всерьез и надолго, чтобы люди, поверив гарантиям власти, не были в очередной раз обмануты.

...И токует глухарь в конце июня о разоренной нашей стране, о разрушенных семьях, о потерянных детях...

Мурманский вестник. – 1997 – 10 июля.